Значит, так: война наших с этими. Наши двое солдат пробираются к своим, как-то застряли, не разобравшись, где линия фронта. Но спаслись, ушли. Вечер был. Забежали в какой-то сарай. Легли. Ждали ночи. И тут в сарай входят двое тех. Чужие. Так просто заходят, а наши не успели затаиться. Ну и у наших в руках автоматы, и наши этих пригнули. Навалились на них. Те сразу шепчут, воткнувшись в землю: «Не убивайте, дяденьки, никому не скажем, не убивайте». Говорят по-своему, но просят не убивать. Это понятно. Плачут. Им лет по десять-двенадцать. А что нашим делать? Эти сразу выдадут, закричат.
А стрелять нельзя, заметут.
Ну и товарищ зарезал одного, второго держал второй носом в землю, стрелять нельзя, у того товарища был нож, сначала одному горло ножом чикнул, потому что он все понял и так громко стал плакать, потом подполз ко второму, он молчал, видно струхнул - но тоже мог закричать. И не было никакого шума. И смогли уйти ночью. Товарищ весь облился этой детской кровью, он ругался потом по дороге. Штаны заколянели, кровь засохла. И у второго та же хрень получилась, он же второго держал, пока тот зарезал..
Этот рассказ нашего студента о войне в Афганистане на занятии в ГИТИСе я запомнила на всю жизнь.
Он так и об»яснил: безвыходное положение у них было. Нельзя стрелять. Сразу враги услышат и прибегут с автоматами. Убьют. Все это село афганское - враги.
Тот наш студент был явно не в себе. Вдруг ударил по голове девушку со своего же курса. Правда, извинился. Потом, по слухам, он организовал театр проституток.
А вот то, что он убил детей, это ведь на войне ненаказуемо...
Но сейчас такой сарай может быть в украинском селе, и зарезанными могут оказаться живущие там русские мальчишки, их пошлют -допустим - в сарай за дровами.
Эти, которые просили не убивать, двое мальчишек лет по десять, сразу все поняли, шептали что-то, просили.
Но нашим ребятам, когда их сейчас призовут, много раз будет сказано, что они там, на Украине, все враги, на их русский язык не обращайте. У них, скажут, в Украине атомные бомбы, нацеленные на Москву, за 17 минут долетают ракеты! Путин что сказал? Вы не поняли? Даже за 15. Понятно, что ничего после их бомб от наших городов и от людей, от наших детей и стариков ничего не останется. И вы все должны защищать своих, русских, от украинского атомного взрыва.
А эти наши парни-призывники, их набирают в армию откуда ни возьмись, по РФ - из сел, деревень, из районных центров, там нет работы, они там сидят ждут призыва, ни копейки в доме нет, жрать остается одну картошку, денег только бабкина пенсия, а ее караулит отец, тоже безработный, выпить не на что.
(У меня был дом в такой деревне, мы уехали, его занял бездомный алкоголик, сейчас там крыша лежит на подполе).
И тут такое, война, призыв, парням дадут форму, автоматы, вообще. От живота и веером. Герои родины. Будут, может быть, платить. И каждый призванный себе говорит : «защичу!». Там же по телеку что сказали? По первой программе. Об атомной угрозе за минуты!
Так не дадим же взорвать Россию, говорит призывникам политрук (или как они теперь называются).
Я всю жизнь помню: наш солдат в Афгане воевал низачем. Но для него справедливость была: убил наш тот студент двоих мальчишек ради спасения своей жизни. Святое дело. Ведь местные поймают, перед смертью отрежут член! Таких изувеченных наши находили. И уже мстили за дело.Озлоблялись. И никакие слова не были нужны про патриотический долг.
Начатая война быстро ожесточает солдата до ярости, когда те убивают наших.
Ненависть на войне становится смертельной с обеих сторон.
Украина, я боюсь, уже ненавидит всех нас из-за речей квази-советского президента. Или нет?
Русский язык, на котором писали Гоголь и Шевченко, надеюсь, не стал там вражеским.
А я люблю Украину. Просто люблю. Даже не за то, что там родились мои предки -и со стороны матери, и со стороны отца. Я люблю Украину. Смотрю их передачи в Интернете -юмористические, музыкальные. Они интереснее наших, талантливей, да.
И я люблю Россию, мою родину. Как писал Лермонтов «Люблю Россию я, но странною любовью, не победит ее рассудок мой - ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой...».
Открою эту тайну странной любви Лермонтова. Он любил великий русский язык.
Этот язык нельзя позорить, вот что. Нельзя на нем откровенно врать, выставляя себя защитниками страны.
Я ПРОТИВ ВОЙНЫ.